КУРДСКИЕ ПЛЕМЕНА. СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ (КЛАССЫ; ПРЕРОГАТИВЫ ПЛЕМЕННЫХ ВОЖДЕЙ; НАРОДНЫЕ УВЕСЕЛЕНИЯ) И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (ПОВИННОСТИ, ОРГАНИЗАЦИЯ ОБА)
4. Предания, характеризующие отношения между вождями племен
Уже беглый взгляд на влиятельные семейства Шемдинана, одного из самых глухих уголков Центрального Курдистана, позволяет увидеть, как в миниатюре действие сложного механизма племенных отношении между духовными и религиозными вождями, карьера которых в благоприятных условиях идет по восходящей линии, а затем сталкивается с честолюбием других, терпит крах и приводит их к растворению в обшей массе простых смертных. Вся история Курдистана, если рассматривать ее во всех ее аспектах, представляется как множество весьма сходных между собой локальных событий. Иногда, впрочем, на первый план курдской истории выступает особо одаренная и энергичная личность. Так, Шемдинан достиг большой известности во времена шейха Обейдуллы Нерийского, который в 1885 году возглавил движение курдских племен, занял прилежащие иранские области п причинил немало хлопот как турецкому, так и иранскому правительствам. Ниже мы вернемся к этому вопросу, а сейчас, перед тем как окончательно оставить Шемдинан, нам хотелось бы рассказать несколько предании, относящихся к этому географическому району.
Два вождя, шемдинанский эмир Бедр-Эддин и шемдинанский Ибрагим-бек, поспорили о сравнительных достоинствах деревень подвластных им областей. «Ничего нет в мире лучше, чем Шуше и Шермини»,— утверждал Ибрагим. «И Шуше и Шермини, да и Сиани и Ергени, вместе взятые, не стоят одного моего Авлиана», — отвечал Бедр-Эддин. Летом, в июле, он пригласил Ибрагим-бека посетить его и, когда тот приехал в Авлиан, позвал троих слуг и приказал одному из них принести ячменя, второму — ягод ежевики, а третьему — виноградных гроздьев. Слуги выполнили приказание, и Бедр-Эддин объяснил изумленному Ибрагим-беку, что это возможно только в Авлиане: внизу, в долине, снег начинает таять очень рано, повыше таяние начинается в конце весны, а на вершину горы Кури Мизгефтан весна приходит лишь в середине лета. Таким образом, в июле, когда в нижней части селения созревает виноград, немного выше поспевают ягоды ежевики, а на горе только-только пробивается щавель. Именно в Авлиане выращивают лучшие турецкие табаки.
В повествовании о «Гуза келаван», старом ореховом дереве, стоявшем у деревни Бенавук, на границе между гирдийскими и шемдинанскими племенами, соперничество курдских вождей предстает пред нами в гораздо менее безобидном свете. Шемдинанский Хасан-бек и гирдийский Селим-бек враждовали из-за селений Pyйян, Бенавук и Бесосин. Хасан-бек, человек чрезвычайно крутого нрава, несмотря на предостережения своего советника, написал своему сопернику письмо следующего содержания: «Селимок (уничижительная форма обращения), пожиратель желудей, не пытайся протягивать лапу к моим селениям, иначе я разорю всех гирди, и т.д...». В ответ Селим-бек написал, что «...лучше погибнуть с честью, чем жить в бесчестье. Пока среди гирди останется хотя бы одна девушка, я не откажусь от моих селений». С тремя сотнями смельчаков он напал на Бенавук за полчаса до восхода солнца, обстрелял его, а затем, обнажив кинжалы, соратники Селима бросились на врага и так быстро обрати его в бегство, что те не успели даже забрать своих развешанных на ореховом дереве шапок. На следующий день, получив подкрепление численностью 500 человек, Селим пошел на Авлиан и вытеснил врага и оттуда. Разгромленный Хасан-бек вернулся в Нери. В конце концов при посредничестве шейхов и улемов мир был заключен. Авлиан остался за эмиром Шемдинана, а Руйян, Бенавук и Бесосин отошли к племени гирди. Рассказчик, который поведал мне эту историю, произнес в заключение: «Любой гирди стоит шести шемдинанцев. Никогда Шемдинан не мог восторжествовать над гирди...». А старое ореховое дерево носит с тех пор название «шапочного» ореха...
Приведем в заключение, чтобы впредь уже больше не возвращаться к нескончаемым распрям между честолюбивыми вождями, историю эмира Мамада и эмира Яхьи. Мы уже видели выше, что у племени гирди правящий род имел две основные ветви: Зерин и Бын-чия. Эмир Мамад принадлежал к первой ветви, а эмир Яхья — ко второй. Официальной резиденцией эмира гирди считался замок (каср) Зерин, и никто другой не имел права там жить. Эмиру Мамаду было 12 лет, когда умер его отец Миран-бек. В зеринский замок ввели эмира Яхью, ставшего, таким образом, эмиром всех гирди. Семейство покойного эмира было переведено в Бесосин. Прошло несколько лет, эмир Мамад стал взрослым человеком, известным своей храбростью и умом. Всем были очевидны его достоинства, и стало ясно, что трудно найти лучшего вождя, чем он. Эмир Яхья почувствовал перемену в умонастроениях своих соплеменников и стал искать способа избавиться от соперника. Со своей стороны эмир Мамад держался настороже. Яхья решил устроить пир, пригласил множество гостей, и том числе и эмира Мамада с намерением его убить. Эмир Мамад призвал на совет трех своих братьев: Джангира, Зейнала и Хасана — и посвятил их в коварные намерения эмира Яхьи. «Мы не можем отказаться от его приглашения, это принесло бы нам бесчестье; но, если мы туда пойдем, мы рискуем нашими жизнями. Как нам быть?» Братья отвечали: «Ты у нас старший, и мы поступим так, как ты сочтешь нужным».— «В таком случае отправимся туда вчетвером и возьмем еще пятерых слуг. Эмир Яхья не знает, что мы разгадали его план, и не будет остерегаться. Если на то будет воля аллаха, мы сами сможем его погубить. Будем соблюдать осторожность в пути и в гостях у Яхьи. За столом, во время пира, и в помещении, где нам придется провести ночь, будем постоянно вместе». В одно время с ними в Зерин приехал Шир-ага, пашмир племени гирди. Отведя в сторону Мамада, он предупредил его о замысле Яхьи. «Я был другом твоего отца и не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье». Они решили действовать сообща, Эмир Яхья принял эмира Мамада в Селямлыке (комната для приемов). Принесли угощение, завязался общий разговор, и вскоре эмир Яхья сказал Мамаду, что ему надо поговорить с ним наедине, что он просит всех, за исключением Шир-аги, покинуть комнату. Тогда эмир Мамад попросил Яхью закончить разговор с ним пораньше, до наступления ночи, поскольку он намеревается заночевать у Шир-аги, селение которого, Шепатан, расположено неподалеку от Зерина. Эмир Яхья сообразил, что «дичь почуяла западню», но не понял, что сам подвергается опасности. Он отпустил гостей и, оставшись один с эмиром Мамадом, его братьями и Шир-агой, сказал, что, не имея достойного наследника, он решил назначить эмира Мамада своим преемником. «Раз так, воскликнул эмир Мамад, — и ты меня считаешь достойным сменить тебя, зачем тебе дольше жить?» — и с силой ударил его в сердце кинжалом, убив наповал. Дальнейшее уже не представляло труда. Эмир Мамад с братьями и Шир-агой с помощью своих вооруженных слуг с легкостью захватили врасплох слуг и сторонников эмира Яхьи, и таким образом в племени гирди зеринская ветвь утвердила свое превосходство над ветвью Бын-чия. Эмир Мамад правил племенем около тридцати лет и погиб в свою очередь от руки Юсуф-бека, эмира Барадоста. Но об этом речь пойдет в другом повествовании.
5. Судебная власть вождя
Независимо от того, пришел ли курдский ага к власти по праву наследования (be hesb-ê ers), в результате выборов (be esteswab- ê achair we akwam) или путем захвата власти силой (bа zour- ê bazоu), как в только что описанном случае, раз уж претенденту удалось захватить власть, он продолжает оставаться ее бесспорным носителем и все его решения являются окончательными. Мы располагаем, однако, слишком скудными сведениями о курдском обычном праве, о круге вопросов, относящихся к компетенции вождя, и о курдском правосудии. В настоящее время от всего этого осталось очень немногое, особенно после того, как иранское и турецкое правительства дали курдам почувствовать свою власть. Как рассказывают, около четверти века назад одним из самых тяжких наказаний, применяемых, например, при умыкании девушки или замужней женщины без ее согласия, было разграбление (talan) имущества виновного. За другие преступления жилище преступника подвергали сожжению (mal-soti) и вырубали деревья в его саду (raz-byri). Но самое страшное наказание по курдским понятиям — это изгнание из племени (kir'ia der). Впрочем, естественно, что для людей, которые сильны лишь своей принадлежностью к определенной племенной группировке, изгнание равносильно лишению всех прав. Поэтому инстинкт самосохранения сливается в данном случае с племенным инстинктом.
О том, насколько курды дорожат своей принадлежностью к племени, говорит следующий факт: захваченные турками участники одного из восстания были сосланы в Африку, в Триполи. Однако они ухитрились бежать оттуда и вернулись в родные горы на иранской границе! Менее существенные правонарушения караются не столь сурово. Например, за похищение девушки с ее согласия полагается штраф (nacht) размером от 10 до 100 турецких лир. При уводе скота полагается вернуть владельцу эквивалент и уплатить четыре монеты вождю племени. Равным образом возмещается и кража птицы, с той лишь разницей, что вождю выплачивают лишь две монеты, иначе говоря, счет идет по числу ног. Компенсация пострадавшему носит название тола (tola), а сумма, выплачиваемая aгe, называется гунха или кериети. Высшим залогом правосудия является сама личность главы племени. Рассказывают, например, что шемдинанский эмир Абдаль-бек пользовался особой известностью в этом отношении. Ежегодно он разбивал свой огород на склоне горы Шехидан рядом с летними пастбищами племени харки, причем не трудился даже обносить его изгородью. «Моя слава, — говорил он, — послужит ему изгородью». И в самом деле, при нем не было замечено ни одной кражи вплоть до того дня, когда некто Юнис, сорвиголова из селения Таре, украл лучшего барана из стада, принадлежащего христианам селения Хатуна-Иекхари. Все розыски оставались тщетными, и владелец приписал исчезновение барана волкам. Однако известие об этой краже дошло до ушей Абдаль-бека, который пришел в ярость и приказал разыскать виновного. Юниса доставили в Нери, и дело его передали на рассмотрение суда племени. Были предложены различные наказания. Одни считали, что следует сжечь дом Юниса, другие предлагали отрубить ему руку, ногу либо изгнать вора из страны. Ни одна из этих мер не была одобрена эмиром. «Поскольку в мое правление кража и нарушение порядка являются делом неслыханным, наказание должно быть таким же». И он приказал оскопить Юниса, что и было сделано. И года не прошло, как борода и усы Юниса вылезли, лицо его покрылось морщинами и стало похоже на старушечье. Люди поняли тогда, сколь мудрым было решение эмира, и до сих пор история Юниса жива в памяти народной.
Можно было бы также привести пример равандузского паши Махмуда, при котором кражи стали чем-то неслыханным. Как-то торговец, потерявший свой кошель с деньгами, получил его обратно в целости и сохранности — так велик был авторитет пашим1). Другие примеры, характеризующие правосудие, как его понимают курдские родоплеменные вожди, мы приводили в гл. IV. Приведем еще несколько высказываний Сурейя-бека.
Кражи, жульничество, грабеж были и остаются неизвестными в Курдистане. Среди купцов объявление о банкротстве, подлинном или ложном, никогда не имело места.
Когда коммерсанту нужно переправить крупную денежную сумму из одного города в другой, он частенько поручает доставку этих денег какому-нибудь старику, а не почте.
Опираясь на посох, старики, переносящие на себе большие деньги, спокойно идут своим путем, через горы и ущелья, и всегда беспрепятственно доходят до места назначения.
___________________________________
1) М. Вillner, Der Kurdengau Uschnuje, Wien, 1895.
Минорский справедливо отмечает, что там, где курды живут, не смешиваясь с инородцами, у них несомненно наличие определенного представления об общественном порядке. Все члены племени подчиняются общему для всех порядку и поддерживают его сами, без какого-бы то ни было вмешательства властей. В городке Саккыз Минорский был поражен картиной оживленнейшей жизни, бьющей ключом повсюду, на улицах и на рынке, при полнейшем отсутствии представителей власти. В таких чисто курдских районах, как Сулеймание, Мехабад, курды вызывают еще большую симпатию, добавляет он.
Споры иногда завершаются полюбовным соглашением; это нередко является поводом для проявления курдского остроумия, как о том свидетельствует следующий юмористический рассказ о размежевании селений Бесосин и Бенавук. Оба селения издавна вели между собой спор относительно межи, и все усилия аксакалов и мудрецов (улемов) примирить их оставались тщетными. Однажды живший в селении Бесосин христианин Шабо, большой шутник, предложил способ разрешения спора, получивший немедленно всеобщее одобрение. Он предложил, чтобы жители обоих селений приготовили плов, положив в него, как водится, масло. Затем с тарелками в руках они должны бежать по направлению к спорному пункту и остановиться в тот момент, когда масло в тарелке растопится. И тут останется лишь поделить пополам расстояние между двумя группами. При этом Шабо посоветовал бесосинцам заправить плов не маслом, а медвежьим жиром, который распускается очень медленно. Жители Бенавука, ни о чем не догадываясь, положили в свой плов быстротающее масло. Когда настал решающий день, бесосинцы со своим медвежьим жиром успели добежать почти до того места, откуда начали свой бег жители Бенавука, естественно, не успевшие далеко уйти. Чтобы торжественно закрепить новую границу, было решено, встав по обе стороны от пограничной линии, дать клятву. Шабо и тут пришел па помощь своим землякам, посоветовав им насыпать в обувь понемногу бесосинской земли, и они получили возможность со спокойной совестью поклясться аллахом, пророком и кораном, что земля, на которой они стоят, принадлежит Бесосину и что жители Бенавука не имеют на нее никакого права. Аналогичная клятва была произнесена бинавукцами, и с тех пор оба селения живут в мире.
Нам остается добавить несколько слов о кровной мести.
Убийство карается по законам кровной мести (tola). Родственники убитого получают право мстить убийце, которого изгоняют из племени на пять и более лет. Если до истечения этого срока облеченные своим правом мстители убивают убийцу, вопрос считается исчерпанным; в противном случае с разрешения старейшин, подтвержденного вождем, убийца может вернуться в племя, но право мщения при этом остается в силе. Правда, может быть заключено соглашение с внесением «выкупа за кровь»: уплата выкупа (никогда не превышающего установленной шариатом суммы в «сто верблюдов») имеет, по курдским поверьям, свойство останавливать кровь (khouin bastyn), ибо в силу тех же поверий кровь убитого продолжает течь, пока он не будет отмщен. Если виновный явится к лицу, имеющему право на мщение, одетый в саван и с приставленным к горлу клинком сабли, отдавая себя тем самым на его милость, полюбовное соглашение не может быть отклонено. Супружеская неверность женщины наказывается исключительно преданием смерти виновной. Выше уже говорилось, что проституция неизвестна курдам, и чтобы определить это понятие, они вынуждены пользоваться турецкими или персидскими словами.
Имеется специальное исследование, посвященное курдскому правосудию1), автор которого отмечает, что курды предпочитают обращаться к своим племенным судьям, ведущим дела на основе обычного права (irf), и избегают мусульманских судей, применяющих религиозное право (char), хотя иранское правительство признает только свое (kazi)2).
___________________________________
1) Мирза Мохаммед Джеват аль-Кази, Studien aus clem Rechtsleben in Kurdistan, «Zeitschrift fur vergl. Rechtwissenschaft», Bd. 22, 1909.
2) В Мехабаде известно большое курдское семейство Куззат (множественное число от кази), главой которого являлся во время первой мировой войны Кази Феттах.
6. Коллективные развлечения: песни и пляски
Картина жизни курдов была бы неполной без упоминания об их развлечениях, и в первую очередь об их песнях. Как отмечено Марром1), все путешественники, побывавшие в Курдистане, отзываются о курдском песенном искусстве с неизменным восторгом. Многие песни исполняются хором. Песня жнецов о Фархад и Ширин вызвала в памяти Рича стансы венецианских гондольеров Тассо. По словам армянского писателя Абовяна2), курдская народная поэзия развивалась удивительно быстро и достигла совершенства. По его мнению, каждый курд рождается с душой поэта. Абовяну вторит Морис Вагнер, очень высоко оценивший курдское песенное искусство в своих путевых записках.
Блау3), исследовавший северо-восточный Курдистан, подробно пишет о замечательных курдских песнях и о том месте, которое они занимают в жизни курдов: «Самое нищее племя богато песнями и мелодиями. Их короткие песни о битвах и победах раздаются не только вдоль дорог сезонных перегонов скота, на стоянках в скалистых ущельях, но и среди курдов, оседло живущих в долинах. Бродячие певцы собирают по вечерам вокруг себя народ и поют о героях-воинах древности или же воспевают любовь, сетуют на горечь разлуки... Переливы голоса певца Омер-аги из Диадина, быстрая смена ритмов и выражений, сопровождавших слова, и в то же время выразительные жесты убеждали даже тех, кто не мог понять содержания песен, в его высоком исполнительском искусстве».
Любопытно свидетельство Лаярда4) о поэзии и музыке курдов-езидов. Ему довелось слышать надгробную песнь, в которой курды оплакивали смерть шейха Ади. Мелодия была торжественна и печальна. «Мне никогда не приходилось слышать ничего столь же патетического, как и благозвучного», — пишет он. Звуки флейты гармонически сливались с голосами мужчин и женщин, ритмичным звоном цимбал и тамбуринов.
___________________________________
1) Н.Я. Марр, Еще о слове «челеби», стр. 127-129.
2) См. П. Лерх, цит. соч., кн. I, стр. 44.
3) О. Blau, Die Stamme des nordostlichen Kurdistan,—ZDMG, XII, S. 598.
4) H. Lауаrd, Nineveh and its remains, London, 1850.
Курдские песни1) нерелигиозного характера посвящаются лирической или героической тематике. Важно отметить, подчеркивает Марр, что со временем обновляются не столько сюжеты, сколько богатый мелодический репертуар. Тот факт, что курдская песня в большом почете у армянских христиан, сам по себе достаточно убедителен, он свидетельствует о необыкновенной притягательной силе курдской народной поэзии. М. Вагнер утверждает, что многие курдские и езидские песни получили распространение на Ближнем Востоке в переводе на турецкий язык.
Исследователи этого района склонны видеть истоки высоких качеств курдских песен в рыцарских чертах характера, присущих курдскому народу. Н. Я. Марр говорит, что никто еще не задавался вопросом, нельзя ли объяснить сложившееся о курдах представление как о народе героическом и романтическом наличием у них унаследованной ими от предков очень древней по своим нормам и мотивам поэзии. Богатство курдского поэтического фольклора, полагает Марр, тесно связано с тем преимуществом, которым курды располагают по сравнению со своими соседями: турками-мусульманами и армянами-христианами. Эти народы порвали с укоренившимися народными религиозными традициями, тогда как курды, равно как и иранцы, оставаясь курдами и по языку, не отказались окончательно от своих народных религиозных традиций, даже приняв ислам.
Связь между богатством сюжетов и мотивов курдских народных песен и язычеством — явление довольно распространенное. Курдские песни по своим основным нормам и мотивам представляются нам наследием, оставленным язычеством — религией, к числу последователей которой относились и многие курдские племена, ныне исповедующие ислам.
Как мы видим, курдское народное поэтическое творчество даст Марру повод выйти за рамки рассматриваемой темы. Мы используем его соображения в том месте нашего исследования, где разбирается курдская религия, а здесь пока отметим лишь, что хоровое пение и слушание песен героического и лирического характера, исполняемых бродячими певцами-сказителями, являются, излюбленным времяпрепровождением курдов всех сословий.
___________________________________
1) Несколько образчиков курдских мелодий мы находим у Комитаса в его Эминском сборнике, опубликованном под редакцией проф. Халатянца в 1904 г. в Москве Лазаревским институтом восточных языков.
После ужина часть присутствующих села в круг внутри шатра, а остальные разместились снаружи. Старые воины и молодежь — все перемешалось; все уселись рядышком, поджав под себя скрещенные ноги. Большинство присутствующих было настроено весело и расположено к разговорам, но внезапно, не сговариваясь, несколько голосов в разных местах затянули курдскую песню, затем другую, третью... Песни эти были исполнены патетических чувств и глубоко сентиментальны. Постепенно, по мере того как поющие воодушевлялись, выражение их глаз, лиц и сама их поза менялись, придавая им весьма разнеженный и даже комичный вид. Некоторые суровые лица были особенно примечательны контрастом между их мужественными и серьезными очертаниями и выражением нежности, возникшим под действием музыки. Другие же выглядели просто гротескно, пытаясь походить на томных трубадуров.
Пение длилось добрых два часа, и я должен сказать, что в нем пе было ничего неприятного. Мало-помалу эта музыка стала казаться мне мелодичной и приятной, гораздо приятней, чем турецкая. Лучшим доказательством высоких достоинств курдской музыки может служить то, что одна из исполнявшихся в тот вечер мелодий так сильно воздействовала на мой слух, что я долго хранил ее в памяти и напевать ее стало для меня приятной привычкой. К сожалению, ныне я уже забыл эту мелодию, иначе не преминул бы привести ее здесь в форме нотной записи1).
О танцах курдскою парода мы уже говорили в предыдущей главе. Послушаем, что рассказывает о них Миллинджен2). «В тот вечер наша лагерная стоянка превратилась в арену настоящего музыкального празднества. Солдаты рады были развлечься, да и милане были полны самого заразительного веселья. Все окрест было залито ярким лунным светом, а огни лагерных костров отбрасывали веселые блики на смешанные группы солдат и курдов. Полковой оркестр принялся наигрывать военные мелодии, и его тотчас окружили плотной толпой те и другие. Вот зазвучали курдские мелодии, и курды немедленно встали в круг и принялись исполнять национальный танец. Курдские народные танцы заслуживают подробного описания, поскольку они резко отличаются от танцев других восточных народов. Одна из их особенностей состоит в том, что курды никогда не танцуют ни в одиночку, ни парами, ни вчетвером.
___________________________________
1) F. Millingen, op. cit., р. 313-314.
2) Ibid., p. 378-379.
Oни образуют круг, в котором каждый танцующий тесно соприкасается плечами с двумя другими. Главная особенность танца заключается в том, что если у других народов танцующий двигает более или менее энергично всем телом, курд остается почти неподвижным, едва заметно шевеля коленями. Курдский танец не представляет собой чего-нибудь необычного, но мягкие, колеблющиеся в такт музыке движения всего круга создают впечатление, будто это волнуется море хлебов от набежавшего ветерка. Во время танца курдские воины принимают столь романтически-томный вид, какого отнюдь не ждешь от них. Глядя на них, можно подумать, что они вот-вот лишатся чувств под воздействием охватившей их страсти. Но когда танец закончен, они приходят в себя и весь их облик выражает ничуть не больше чувства, чем обычно.
Особенно примечательны танцы курдов тем, что в них могут принимать участие и женщины. Курды даже, видимо, испытывают особое удовольствие, танцуя с ними. Когда курды танцуют без посторонних, каждый мужчина становится рядом с девушкой, тесно касаясь своим плечом ее плеча. Круг в этом случае состоит из равного числа мужчин и женщин. Я очень сожалею, что мне никогда не доводилось видеть этого, но курды исполняют этот танец лишь в своем кругу, когда нет поблизости турок или солдат».
Помимо пения и танцев, развлечения курдов не слишком разнообразны. Можно упомянуть еще борьбу, метание камней, верховую езду, о которой мы рассказали при описании курдской свадьбы, и, наконец, буйволиные бои. Впрочем, такие бои возникают и стихийно, когда вечером буйволы направляются на водопой. Это нельзя сравнивать ни с боем быков в Испании, ни даже с теми боями быков, которые я видел в иранской провинции Гилян (verzo-djeng), где специально с этой целью тренируют животных, схватки которых служат поводом для народных празднеств.
В дополнение к сказанному приведем еще описание курдских пастушеских игр, заимствуя их описание у Араба Шамилова.
«Время от времени пастушата пригоняли свои стада поближе друг к другу и с увлечением играли. Некоторые из этих игр были знакомы нам с детства, а другие мы выдумали сами. Они заключались преимущественно в танцах и пенни. Например, мы брались за руки и становились в круг; один из участников был запевалой, а другие хором подпевали одну пз любимых наших песен, двигаясь по кругу. Вот отрывок из одной песни:
Эй,эй пастушок!
Пальцы злотые!
На свирели он играет
Песни непростые.
Эй, мама! Пастушок
Плохо смотрит стадо.
Эй, мама! Пастушка
Мне любить отрада.
Ты меня за пастушка,
Мама, выдай замуж.
Ты меня за пастушка,
Папа, выдай замуж.
Пуду счастлива вегда
С ним.
Отработаю у вас
За калым...
Мы пели также старинные народные песни о героях, которые храбро бились, чтобы захватить для своего племени лучшие пастбища и кочевки, и сложили свои головы в неравном бою.
Играли мы еще в особую, чисто пастушескую игру «зезе», она заключалась в следующем: каждый ставил вертикально на носок нож или палку и изо всей силы отбрасывал этот предмет далеко в сторону; один из играющих должен был, повторяя все время «зе-зе-зе...» и не дыша, быстро собрать все брошенные предметы, если же он переводил дыхание, не успев их собрать, то считался проигравшим.
Иногда мы устраивали бой баранов. Выбрав из каждого стада самых крепких, драчливых молодых баранов, сталкивали их друг с другом и начиналась драка. Выигравшим считался тот из нас, чей баран выходил победителем.
Эти совместные игры устраивались тайно от хозяев, которые не позволяли нам собираться со своими стадами, чтобы овцы имели больше травы, быстрее откармливались и жирели»1).
___________________________________
1) Араб Шамилов, Курдский пастух, Тифлис, 1935, стр. 35-36.
4. Предания, характеризующие отношения между вождями племен
Уже беглый взгляд на влиятельные семейства Шемдинана, одного из самых глухих уголков Центрального Курдистана, позволяет увидеть, как в миниатюре действие сложного механизма племенных отношении между духовными и религиозными вождями, карьера которых в благоприятных условиях идет по восходящей линии, а затем сталкивается с честолюбием других, терпит крах и приводит их к растворению в обшей массе простых смертных. Вся история Курдистана, если рассматривать ее во всех ее аспектах, представляется как множество весьма сходных между собой локальных событий. Иногда, впрочем, на первый план курдской истории выступает особо одаренная и энергичная личность. Так, Шемдинан достиг большой известности во времена шейха Обейдуллы Нерийского, который в 1885 году возглавил движение курдских племен, занял прилежащие иранские области п причинил немало хлопот как турецкому, так и иранскому правительствам. Ниже мы вернемся к этому вопросу, а сейчас, перед тем как окончательно оставить Шемдинан, нам хотелось бы рассказать несколько предании, относящихся к этому географическому району.
Два вождя, шемдинанский эмир Бедр-Эддин и шемдинанский Ибрагим-бек, поспорили о сравнительных достоинствах деревень подвластных им областей. «Ничего нет в мире лучше, чем Шуше и Шермини»,— утверждал Ибрагим. «И Шуше и Шермини, да и Сиани и Ергени, вместе взятые, не стоят одного моего Авлиана», — отвечал Бедр-Эддин. Летом, в июле, он пригласил Ибрагим-бека посетить его и, когда тот приехал в Авлиан, позвал троих слуг и приказал одному из них принести ячменя, второму — ягод ежевики, а третьему — виноградных гроздьев. Слуги выполнили приказание, и Бедр-Эддин объяснил изумленному Ибрагим-беку, что это возможно только в Авлиане: внизу, в долине, снег начинает таять очень рано, повыше таяние начинается в конце весны, а на вершину горы Кури Мизгефтан весна приходит лишь в середине лета. Таким образом, в июле, когда в нижней части селения созревает виноград, немного выше поспевают ягоды ежевики, а на горе только-только пробивается щавель. Именно в Авлиане выращивают лучшие турецкие табаки.
В повествовании о «Гуза келаван», старом ореховом дереве, стоявшем у деревни Бенавук, на границе между гирдийскими и шемдинанскими племенами, соперничество курдских вождей предстает пред нами в гораздо менее безобидном свете. Шемдинанский Хасан-бек и гирдийский Селим-бек враждовали из-за селений Pyйян, Бенавук и Бесосин. Хасан-бек, человек чрезвычайно крутого нрава, несмотря на предостережения своего советника, написал своему сопернику письмо следующего содержания: «Селимок (уничижительная форма обращения), пожиратель желудей, не пытайся протягивать лапу к моим селениям, иначе я разорю всех гирди, и т.д...». В ответ Селим-бек написал, что «...лучше погибнуть с честью, чем жить в бесчестье. Пока среди гирди останется хотя бы одна девушка, я не откажусь от моих селений». С тремя сотнями смельчаков он напал на Бенавук за полчаса до восхода солнца, обстрелял его, а затем, обнажив кинжалы, соратники Селима бросились на врага и так быстро обрати его в бегство, что те не успели даже забрать своих развешанных на ореховом дереве шапок. На следующий день, получив подкрепление численностью 500 человек, Селим пошел на Авлиан и вытеснил врага и оттуда. Разгромленный Хасан-бек вернулся в Нери. В конце концов при посредничестве шейхов и улемов мир был заключен. Авлиан остался за эмиром Шемдинана, а Руйян, Бенавук и Бесосин отошли к племени гирди. Рассказчик, который поведал мне эту историю, произнес в заключение: «Любой гирди стоит шести шемдинанцев. Никогда Шемдинан не мог восторжествовать над гирди...». А старое ореховое дерево носит с тех пор название «шапочного» ореха...
Приведем в заключение, чтобы впредь уже больше не возвращаться к нескончаемым распрям между честолюбивыми вождями, историю эмира Мамада и эмира Яхьи. Мы уже видели выше, что у племени гирди правящий род имел две основные ветви: Зерин и Бын-чия. Эмир Мамад принадлежал к первой ветви, а эмир Яхья — ко второй. Официальной резиденцией эмира гирди считался замок (каср) Зерин, и никто другой не имел права там жить. Эмиру Мамаду было 12 лет, когда умер его отец Миран-бек. В зеринский замок ввели эмира Яхью, ставшего, таким образом, эмиром всех гирди. Семейство покойного эмира было переведено в Бесосин. Прошло несколько лет, эмир Мамад стал взрослым человеком, известным своей храбростью и умом. Всем были очевидны его достоинства, и стало ясно, что трудно найти лучшего вождя, чем он. Эмир Яхья почувствовал перемену в умонастроениях своих соплеменников и стал искать способа избавиться от соперника. Со своей стороны эмир Мамад держался настороже. Яхья решил устроить пир, пригласил множество гостей, и том числе и эмира Мамада с намерением его убить. Эмир Мамад призвал на совет трех своих братьев: Джангира, Зейнала и Хасана — и посвятил их в коварные намерения эмира Яхьи. «Мы не можем отказаться от его приглашения, это принесло бы нам бесчестье; но, если мы туда пойдем, мы рискуем нашими жизнями. Как нам быть?» Братья отвечали: «Ты у нас старший, и мы поступим так, как ты сочтешь нужным».— «В таком случае отправимся туда вчетвером и возьмем еще пятерых слуг. Эмир Яхья не знает, что мы разгадали его план, и не будет остерегаться. Если на то будет воля аллаха, мы сами сможем его погубить. Будем соблюдать осторожность в пути и в гостях у Яхьи. За столом, во время пира, и в помещении, где нам придется провести ночь, будем постоянно вместе». В одно время с ними в Зерин приехал Шир-ага, пашмир племени гирди. Отведя в сторону Мамада, он предупредил его о замысле Яхьи. «Я был другом твоего отца и не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье». Они решили действовать сообща, Эмир Яхья принял эмира Мамада в Селямлыке (комната для приемов). Принесли угощение, завязался общий разговор, и вскоре эмир Яхья сказал Мамаду, что ему надо поговорить с ним наедине, что он просит всех, за исключением Шир-аги, покинуть комнату. Тогда эмир Мамад попросил Яхью закончить разговор с ним пораньше, до наступления ночи, поскольку он намеревается заночевать у Шир-аги, селение которого, Шепатан, расположено неподалеку от Зерина. Эмир Яхья сообразил, что «дичь почуяла западню», но не понял, что сам подвергается опасности. Он отпустил гостей и, оставшись один с эмиром Мамадом, его братьями и Шир-агой, сказал, что, не имея достойного наследника, он решил назначить эмира Мамада своим преемником. «Раз так, воскликнул эмир Мамад, — и ты меня считаешь достойным сменить тебя, зачем тебе дольше жить?» — и с силой ударил его в сердце кинжалом, убив наповал. Дальнейшее уже не представляло труда. Эмир Мамад с братьями и Шир-агой с помощью своих вооруженных слуг с легкостью захватили врасплох слуг и сторонников эмира Яхьи, и таким образом в племени гирди зеринская ветвь утвердила свое превосходство над ветвью Бын-чия. Эмир Мамад правил племенем около тридцати лет и погиб в свою очередь от руки Юсуф-бека, эмира Барадоста. Но об этом речь пойдет в другом повествовании.
5. Судебная власть вождя
Независимо от того, пришел ли курдский ага к власти по праву наследования (be hesb-ê ers), в результате выборов (be esteswab- ê achair we akwam) или путем захвата власти силой (bа zour- ê bazоu), как в только что описанном случае, раз уж претенденту удалось захватить власть, он продолжает оставаться ее бесспорным носителем и все его решения являются окончательными. Мы располагаем, однако, слишком скудными сведениями о курдском обычном праве, о круге вопросов, относящихся к компетенции вождя, и о курдском правосудии. В настоящее время от всего этого осталось очень немногое, особенно после того, как иранское и турецкое правительства дали курдам почувствовать свою власть. Как рассказывают, около четверти века назад одним из самых тяжких наказаний, применяемых, например, при умыкании девушки или замужней женщины без ее согласия, было разграбление (talan) имущества виновного. За другие преступления жилище преступника подвергали сожжению (mal-soti) и вырубали деревья в его саду (raz-byri). Но самое страшное наказание по курдским понятиям — это изгнание из племени (kir'ia der). Впрочем, естественно, что для людей, которые сильны лишь своей принадлежностью к определенной племенной группировке, изгнание равносильно лишению всех прав. Поэтому инстинкт самосохранения сливается в данном случае с племенным инстинктом.
О том, насколько курды дорожат своей принадлежностью к племени, говорит следующий факт: захваченные турками участники одного из восстания были сосланы в Африку, в Триполи. Однако они ухитрились бежать оттуда и вернулись в родные горы на иранской границе! Менее существенные правонарушения караются не столь сурово. Например, за похищение девушки с ее согласия полагается штраф (nacht) размером от 10 до 100 турецких лир. При уводе скота полагается вернуть владельцу эквивалент и уплатить четыре монеты вождю племени. Равным образом возмещается и кража птицы, с той лишь разницей, что вождю выплачивают лишь две монеты, иначе говоря, счет идет по числу ног. Компенсация пострадавшему носит название тола (tola), а сумма, выплачиваемая aгe, называется гунха или кериети. Высшим залогом правосудия является сама личность главы племени. Рассказывают, например, что шемдинанский эмир Абдаль-бек пользовался особой известностью в этом отношении. Ежегодно он разбивал свой огород на склоне горы Шехидан рядом с летними пастбищами племени харки, причем не трудился даже обносить его изгородью. «Моя слава, — говорил он, — послужит ему изгородью». И в самом деле, при нем не было замечено ни одной кражи вплоть до того дня, когда некто Юнис, сорвиголова из селения Таре, украл лучшего барана из стада, принадлежащего христианам селения Хатуна-Иекхари. Все розыски оставались тщетными, и владелец приписал исчезновение барана волкам. Однако известие об этой краже дошло до ушей Абдаль-бека, который пришел в ярость и приказал разыскать виновного. Юниса доставили в Нери, и дело его передали на рассмотрение суда племени. Были предложены различные наказания. Одни считали, что следует сжечь дом Юниса, другие предлагали отрубить ему руку, ногу либо изгнать вора из страны. Ни одна из этих мер не была одобрена эмиром. «Поскольку в мое правление кража и нарушение порядка являются делом неслыханным, наказание должно быть таким же». И он приказал оскопить Юниса, что и было сделано. И года не прошло, как борода и усы Юниса вылезли, лицо его покрылось морщинами и стало похоже на старушечье. Люди поняли тогда, сколь мудрым было решение эмира, и до сих пор история Юниса жива в памяти народной.
Можно было бы также привести пример равандузского паши Махмуда, при котором кражи стали чем-то неслыханным. Как-то торговец, потерявший свой кошель с деньгами, получил его обратно в целости и сохранности — так велик был авторитет пашим1). Другие примеры, характеризующие правосудие, как его понимают курдские родоплеменные вожди, мы приводили в гл. IV. Приведем еще несколько высказываний Сурейя-бека.
Кражи, жульничество, грабеж были и остаются неизвестными в Курдистане. Среди купцов объявление о банкротстве, подлинном или ложном, никогда не имело места.
Когда коммерсанту нужно переправить крупную денежную сумму из одного города в другой, он частенько поручает доставку этих денег какому-нибудь старику, а не почте.
Опираясь на посох, старики, переносящие на себе большие деньги, спокойно идут своим путем, через горы и ущелья, и всегда беспрепятственно доходят до места назначения.
___________________________________
1) М. Вillner, Der Kurdengau Uschnuje, Wien, 1895.
Минорский справедливо отмечает, что там, где курды живут, не смешиваясь с инородцами, у них несомненно наличие определенного представления об общественном порядке. Все члены племени подчиняются общему для всех порядку и поддерживают его сами, без какого-бы то ни было вмешательства властей. В городке Саккыз Минорский был поражен картиной оживленнейшей жизни, бьющей ключом повсюду, на улицах и на рынке, при полнейшем отсутствии представителей власти. В таких чисто курдских районах, как Сулеймание, Мехабад, курды вызывают еще большую симпатию, добавляет он.
Споры иногда завершаются полюбовным соглашением; это нередко является поводом для проявления курдского остроумия, как о том свидетельствует следующий юмористический рассказ о размежевании селений Бесосин и Бенавук. Оба селения издавна вели между собой спор относительно межи, и все усилия аксакалов и мудрецов (улемов) примирить их оставались тщетными. Однажды живший в селении Бесосин христианин Шабо, большой шутник, предложил способ разрешения спора, получивший немедленно всеобщее одобрение. Он предложил, чтобы жители обоих селений приготовили плов, положив в него, как водится, масло. Затем с тарелками в руках они должны бежать по направлению к спорному пункту и остановиться в тот момент, когда масло в тарелке растопится. И тут останется лишь поделить пополам расстояние между двумя группами. При этом Шабо посоветовал бесосинцам заправить плов не маслом, а медвежьим жиром, который распускается очень медленно. Жители Бенавука, ни о чем не догадываясь, положили в свой плов быстротающее масло. Когда настал решающий день, бесосинцы со своим медвежьим жиром успели добежать почти до того места, откуда начали свой бег жители Бенавука, естественно, не успевшие далеко уйти. Чтобы торжественно закрепить новую границу, было решено, встав по обе стороны от пограничной линии, дать клятву. Шабо и тут пришел па помощь своим землякам, посоветовав им насыпать в обувь понемногу бесосинской земли, и они получили возможность со спокойной совестью поклясться аллахом, пророком и кораном, что земля, на которой они стоят, принадлежит Бесосину и что жители Бенавука не имеют на нее никакого права. Аналогичная клятва была произнесена бинавукцами, и с тех пор оба селения живут в мире.
Нам остается добавить несколько слов о кровной мести.
Убийство карается по законам кровной мести (tola). Родственники убитого получают право мстить убийце, которого изгоняют из племени на пять и более лет. Если до истечения этого срока облеченные своим правом мстители убивают убийцу, вопрос считается исчерпанным; в противном случае с разрешения старейшин, подтвержденного вождем, убийца может вернуться в племя, но право мщения при этом остается в силе. Правда, может быть заключено соглашение с внесением «выкупа за кровь»: уплата выкупа (никогда не превышающего установленной шариатом суммы в «сто верблюдов») имеет, по курдским поверьям, свойство останавливать кровь (khouin bastyn), ибо в силу тех же поверий кровь убитого продолжает течь, пока он не будет отмщен. Если виновный явится к лицу, имеющему право на мщение, одетый в саван и с приставленным к горлу клинком сабли, отдавая себя тем самым на его милость, полюбовное соглашение не может быть отклонено. Супружеская неверность женщины наказывается исключительно преданием смерти виновной. Выше уже говорилось, что проституция неизвестна курдам, и чтобы определить это понятие, они вынуждены пользоваться турецкими или персидскими словами.
Имеется специальное исследование, посвященное курдскому правосудию1), автор которого отмечает, что курды предпочитают обращаться к своим племенным судьям, ведущим дела на основе обычного права (irf), и избегают мусульманских судей, применяющих религиозное право (char), хотя иранское правительство признает только свое (kazi)2).
___________________________________
1) Мирза Мохаммед Джеват аль-Кази, Studien aus clem Rechtsleben in Kurdistan, «Zeitschrift fur vergl. Rechtwissenschaft», Bd. 22, 1909.
2) В Мехабаде известно большое курдское семейство Куззат (множественное число от кази), главой которого являлся во время первой мировой войны Кази Феттах.
6. Коллективные развлечения: песни и пляски
Картина жизни курдов была бы неполной без упоминания об их развлечениях, и в первую очередь об их песнях. Как отмечено Марром1), все путешественники, побывавшие в Курдистане, отзываются о курдском песенном искусстве с неизменным восторгом. Многие песни исполняются хором. Песня жнецов о Фархад и Ширин вызвала в памяти Рича стансы венецианских гондольеров Тассо. По словам армянского писателя Абовяна2), курдская народная поэзия развивалась удивительно быстро и достигла совершенства. По его мнению, каждый курд рождается с душой поэта. Абовяну вторит Морис Вагнер, очень высоко оценивший курдское песенное искусство в своих путевых записках.
Блау3), исследовавший северо-восточный Курдистан, подробно пишет о замечательных курдских песнях и о том месте, которое они занимают в жизни курдов: «Самое нищее племя богато песнями и мелодиями. Их короткие песни о битвах и победах раздаются не только вдоль дорог сезонных перегонов скота, на стоянках в скалистых ущельях, но и среди курдов, оседло живущих в долинах. Бродячие певцы собирают по вечерам вокруг себя народ и поют о героях-воинах древности или же воспевают любовь, сетуют на горечь разлуки... Переливы голоса певца Омер-аги из Диадина, быстрая смена ритмов и выражений, сопровождавших слова, и в то же время выразительные жесты убеждали даже тех, кто не мог понять содержания песен, в его высоком исполнительском искусстве».
Любопытно свидетельство Лаярда4) о поэзии и музыке курдов-езидов. Ему довелось слышать надгробную песнь, в которой курды оплакивали смерть шейха Ади. Мелодия была торжественна и печальна. «Мне никогда не приходилось слышать ничего столь же патетического, как и благозвучного», — пишет он. Звуки флейты гармонически сливались с голосами мужчин и женщин, ритмичным звоном цимбал и тамбуринов.
___________________________________
1) Н.Я. Марр, Еще о слове «челеби», стр. 127-129.
2) См. П. Лерх, цит. соч., кн. I, стр. 44.
3) О. Blau, Die Stamme des nordostlichen Kurdistan,—ZDMG, XII, S. 598.
4) H. Lауаrd, Nineveh and its remains, London, 1850.
Курдские песни1) нерелигиозного характера посвящаются лирической или героической тематике. Важно отметить, подчеркивает Марр, что со временем обновляются не столько сюжеты, сколько богатый мелодический репертуар. Тот факт, что курдская песня в большом почете у армянских христиан, сам по себе достаточно убедителен, он свидетельствует о необыкновенной притягательной силе курдской народной поэзии. М. Вагнер утверждает, что многие курдские и езидские песни получили распространение на Ближнем Востоке в переводе на турецкий язык.
Исследователи этого района склонны видеть истоки высоких качеств курдских песен в рыцарских чертах характера, присущих курдскому народу. Н. Я. Марр говорит, что никто еще не задавался вопросом, нельзя ли объяснить сложившееся о курдах представление как о народе героическом и романтическом наличием у них унаследованной ими от предков очень древней по своим нормам и мотивам поэзии. Богатство курдского поэтического фольклора, полагает Марр, тесно связано с тем преимуществом, которым курды располагают по сравнению со своими соседями: турками-мусульманами и армянами-христианами. Эти народы порвали с укоренившимися народными религиозными традициями, тогда как курды, равно как и иранцы, оставаясь курдами и по языку, не отказались окончательно от своих народных религиозных традиций, даже приняв ислам.
Связь между богатством сюжетов и мотивов курдских народных песен и язычеством — явление довольно распространенное. Курдские песни по своим основным нормам и мотивам представляются нам наследием, оставленным язычеством — религией, к числу последователей которой относились и многие курдские племена, ныне исповедующие ислам.
Как мы видим, курдское народное поэтическое творчество даст Марру повод выйти за рамки рассматриваемой темы. Мы используем его соображения в том месте нашего исследования, где разбирается курдская религия, а здесь пока отметим лишь, что хоровое пение и слушание песен героического и лирического характера, исполняемых бродячими певцами-сказителями, являются, излюбленным времяпрепровождением курдов всех сословий.
___________________________________
1) Несколько образчиков курдских мелодий мы находим у Комитаса в его Эминском сборнике, опубликованном под редакцией проф. Халатянца в 1904 г. в Москве Лазаревским институтом восточных языков.
После ужина часть присутствующих села в круг внутри шатра, а остальные разместились снаружи. Старые воины и молодежь — все перемешалось; все уселись рядышком, поджав под себя скрещенные ноги. Большинство присутствующих было настроено весело и расположено к разговорам, но внезапно, не сговариваясь, несколько голосов в разных местах затянули курдскую песню, затем другую, третью... Песни эти были исполнены патетических чувств и глубоко сентиментальны. Постепенно, по мере того как поющие воодушевлялись, выражение их глаз, лиц и сама их поза менялись, придавая им весьма разнеженный и даже комичный вид. Некоторые суровые лица были особенно примечательны контрастом между их мужественными и серьезными очертаниями и выражением нежности, возникшим под действием музыки. Другие же выглядели просто гротескно, пытаясь походить на томных трубадуров.
Пение длилось добрых два часа, и я должен сказать, что в нем пе было ничего неприятного. Мало-помалу эта музыка стала казаться мне мелодичной и приятной, гораздо приятней, чем турецкая. Лучшим доказательством высоких достоинств курдской музыки может служить то, что одна из исполнявшихся в тот вечер мелодий так сильно воздействовала на мой слух, что я долго хранил ее в памяти и напевать ее стало для меня приятной привычкой. К сожалению, ныне я уже забыл эту мелодию, иначе не преминул бы привести ее здесь в форме нотной записи1).
О танцах курдскою парода мы уже говорили в предыдущей главе. Послушаем, что рассказывает о них Миллинджен2). «В тот вечер наша лагерная стоянка превратилась в арену настоящего музыкального празднества. Солдаты рады были развлечься, да и милане были полны самого заразительного веселья. Все окрест было залито ярким лунным светом, а огни лагерных костров отбрасывали веселые блики на смешанные группы солдат и курдов. Полковой оркестр принялся наигрывать военные мелодии, и его тотчас окружили плотной толпой те и другие. Вот зазвучали курдские мелодии, и курды немедленно встали в круг и принялись исполнять национальный танец. Курдские народные танцы заслуживают подробного описания, поскольку они резко отличаются от танцев других восточных народов. Одна из их особенностей состоит в том, что курды никогда не танцуют ни в одиночку, ни парами, ни вчетвером.
___________________________________
1) F. Millingen, op. cit., р. 313-314.
2) Ibid., p. 378-379.
Oни образуют круг, в котором каждый танцующий тесно соприкасается плечами с двумя другими. Главная особенность танца заключается в том, что если у других народов танцующий двигает более или менее энергично всем телом, курд остается почти неподвижным, едва заметно шевеля коленями. Курдский танец не представляет собой чего-нибудь необычного, но мягкие, колеблющиеся в такт музыке движения всего круга создают впечатление, будто это волнуется море хлебов от набежавшего ветерка. Во время танца курдские воины принимают столь романтически-томный вид, какого отнюдь не ждешь от них. Глядя на них, можно подумать, что они вот-вот лишатся чувств под воздействием охватившей их страсти. Но когда танец закончен, они приходят в себя и весь их облик выражает ничуть не больше чувства, чем обычно.
Особенно примечательны танцы курдов тем, что в них могут принимать участие и женщины. Курды даже, видимо, испытывают особое удовольствие, танцуя с ними. Когда курды танцуют без посторонних, каждый мужчина становится рядом с девушкой, тесно касаясь своим плечом ее плеча. Круг в этом случае состоит из равного числа мужчин и женщин. Я очень сожалею, что мне никогда не доводилось видеть этого, но курды исполняют этот танец лишь в своем кругу, когда нет поблизости турок или солдат».
Помимо пения и танцев, развлечения курдов не слишком разнообразны. Можно упомянуть еще борьбу, метание камней, верховую езду, о которой мы рассказали при описании курдской свадьбы, и, наконец, буйволиные бои. Впрочем, такие бои возникают и стихийно, когда вечером буйволы направляются на водопой. Это нельзя сравнивать ни с боем быков в Испании, ни даже с теми боями быков, которые я видел в иранской провинции Гилян (verzo-djeng), где специально с этой целью тренируют животных, схватки которых служат поводом для народных празднеств.
В дополнение к сказанному приведем еще описание курдских пастушеских игр, заимствуя их описание у Араба Шамилова.
«Время от времени пастушата пригоняли свои стада поближе друг к другу и с увлечением играли. Некоторые из этих игр были знакомы нам с детства, а другие мы выдумали сами. Они заключались преимущественно в танцах и пенни. Например, мы брались за руки и становились в круг; один из участников был запевалой, а другие хором подпевали одну пз любимых наших песен, двигаясь по кругу. Вот отрывок из одной песни:
Эй,эй пастушок!
Пальцы злотые!
На свирели он играет
Песни непростые.
Эй, мама! Пастушок
Плохо смотрит стадо.
Эй, мама! Пастушка
Мне любить отрада.
Ты меня за пастушка,
Мама, выдай замуж.
Ты меня за пастушка,
Папа, выдай замуж.
Пуду счастлива вегда
С ним.
Отработаю у вас
За калым...
Мы пели также старинные народные песни о героях, которые храбро бились, чтобы захватить для своего племени лучшие пастбища и кочевки, и сложили свои головы в неравном бою.
Играли мы еще в особую, чисто пастушескую игру «зезе», она заключалась в следующем: каждый ставил вертикально на носок нож или палку и изо всей силы отбрасывал этот предмет далеко в сторону; один из играющих должен был, повторяя все время «зе-зе-зе...» и не дыша, быстро собрать все брошенные предметы, если же он переводил дыхание, не успев их собрать, то считался проигравшим.
Иногда мы устраивали бой баранов. Выбрав из каждого стада самых крепких, драчливых молодых баранов, сталкивали их друг с другом и начиналась драка. Выигравшим считался тот из нас, чей баран выходил победителем.
Эти совместные игры устраивались тайно от хозяев, которые не позволяли нам собираться со своими стадами, чтобы овцы имели больше травы, быстрее откармливались и жирели»1).
___________________________________
1) Араб Шамилов, Курдский пастух, Тифлис, 1935, стр. 35-36.
1 comment | Leave a comment